Воительница, ехавшая в авангарде каравана на тяжелом гнедом коньке самого рабочего, но наредкость выносливого вида, на командные речёвки оного только фыркнула с добрым пудом презрения - и конь поддержал её, так же ретиво всхрапнув и встряхнув гривой. Блондинчик в несуразных крабовых шкурках, бренчащих и клацающих на каждом шагу, безусловно, смотрелся достойным чьей-нибудь красочной писанины, пока стоял, расправив плечи и красуясь в лучах близящегося заката, но вот рот открывать ему было противопоказано. Должно быть, все эти царственные рыцари с полотен потому и зовутся через одного если не Благородными, так Прекрасными, что молчат в тряпочку... то есть в холст, конечно. Этого, честно сказать, Эшли была бы никак не против приложить к каравану именно в таком состоянии. Благо, пользы бы сильно не убавилось - если верить её практическому взгляду на вещи и состоянию легкой задолбанности вечным сиянием чистого разума сэра Айрина.
Упряжь зазвенела и скрипнула кожей, когда медногривая дева спешилась и намотала на укрытую грубой перчаткой руку поводья, буквально оттаскивая животное на другую сторону дороги, где ему предстояло пастись. Караван пришел в суетливое движение - каждый знал своё дело, распрягая животных, вытаскивая и расправляя палатки да намечая места для костров. Возле одного из таких Эшли, привыкшая спать под открытым небом и прятаться от дождя под брюхом коня, и бросила скрутку со своим спальником, молчаливо подхватив с одной из телег топор и удалившись в сторону ближайшей рощи. Позади был тяжелый отрезок пути, а впереди - только более сложный, и за обещанные два дня остановки стоит хорошенько отдохнуть (и опытные торговцы, возглавлявшие шествие, знали это на порядок лучше набивающегося в лидеры рыцаря)... но только после того, как всё для оного отдыха будет готово.
"А ты, значится, слишком Блааа-агородный, чтобы заниматься чем-нибудь, кроме командования?.."
Эшли очень нехорошо прищурилась, завидев под деревом составленные в кучу металлолома доспехи - и собственно спину их владельца, беспечно удаляющуюся к реке. Снова фыркнув (многие уже могли заметить, что фырканье у неё, как и у её коня, было на все лады и заменяло львиную долю прочих высказываний и эмоций, исключая матерные), воительница уперла кулаки в крутые бедра, измышляя воздаяние. Но думала, как и положено, не слишком долго - ухмылочкой поприветствовав простую, но действенную мысль, сгребла пару латных перчаток и ловко, как матёрая дикая кошка, полезла на дерево. Минуту спустя верхние ветки его, согнутые сильными руками, оказались украшены этими самыми перчатками, вознеся их высоко к темнеющему небу. Та же участь постигла и сапоги, и нагрудник, и даже плащ Благородного, развешенный там же для большего сходства с пугалом.
"Не хочешь бдить и охранять - и не надо, чучело и то справится лучше!" - мысленно ответила воинственная дева на предполагаемые возмущения, и гордо удалилась в ту же сторону, но правее - к роще, скрываясь за деревьями. Вскоре что-то там захрустело, зашаталось, затрещало, стукнуло пару раз, вспугнув стайку птиц - и Эшли появилась в просвете меж деревьями посреди зловещего шуршания, таща за собой вскинутое подрубленным комелем на плечо старое, сухое дерево, когда-то поваленное грозой, но до бревна изгнить еще не успевшее. К дереву прилагалась облысевшая крона - она-то и шелестела так отчаянно, уволакиваемая прочь от родной рощи. Одной рукой гибко приобнимая ствол, Эшли хмуро смотрела из-под переплетения корней прямо вперед, вышагивая с осанистой неспешностью: грудь мерно вздымается в глубоком дыхании, крепкие мышцы перекатываются под кожей обнаженных ног в оплетках ремешков, бедра гармонично покачиваются из стороны в сторону, перебрасывая совсем не маленькую нагрузку веса с одной ноги на другую. Туго бронзовеющая кожа лоснится от дневного пота, рыжая грива встрепана и засорена каким-то лесным мусором, полные губы мрачно изогнуты, топор в нарочино расслабленно опущенной руке лаконично покачивается, чешуйки доспешных лоскутков блестят, отражая лучи солнца, за плечом - неизменная рукоять верного меча... сама себе украшение - не считая пушистой тушки зайца, длинные уши которого безжалостным узлом завязаны у нее на поясе. Леший разберет, откуда она его, зайца, выкопала - но с лесным зверьём у красногривой воительницы были свои, особые отношения.
Величаво протащив дерево к самому лагерю, Эшли скинула его на землю возле исчерченного следами прошлых рубок широкого пня, уже не одним караваном использовавшегося для этой цели. Утерев тыльной стороной перчатки лоб, она сняла с плеч перевязь своего меча, и резким движением воткнула его в землю рядом. Лишний раз взвесила топор в руке, и повернулась к стволу, примеряясь для нарубки. Рраз! - и топор взмывает вверх в обеих поджаро-мускулистых руках, два! - и остро наточенный край вгрызается в дерево, вскидывая волну желтоватых щепок, три! - воительница рывком напрягает все тело, вырывая топор из нанесенной раны, и тут же замахиваясь вновь, с остервенелой настойчивостью расширяя надруб; а всплески крови в этой жестокой картине прекрасно заменяют её волосы, рьяно рассыпающиеся по плечам огненно-красным водопадом, едва присобранном на затылке тонкой бечевкой, бессильной сдержать бушующие волны...