А она вовсе не хотела никого пугать. Совсем не хотела. И всё-таки пугала? «Кто же ты, босоногая странница? Что же ты на самом деле?» Мирионима уже и имени своего истинного не помнила. Хотела припомнить – и не могла. Оно ускользало между пальцев так же легко, как соскальзывало, отвергалось ею новое странное имя «Сатила»… Оно было чужим… абсолютно.
- Кажется, я даже себя забыла, Балтус, - голос поутих и поубавил пыла, придавая пристальному  доселе взгляду выражение рассеянности и мягкой задумчивости. Горьковатый привкус собственных мыслей – всё, что она имела. Мыслей и рассуждений о том, о чём она… нет, даже не совсем она. О чем Сатила не должна иметь представления как крестьянка. - И меня снова нужно найти…
Тонко улавливая малейшее изменение эмоций на столь простодушном лице, Мирионима вдруг поняла, что, наверное, напугала Балтуса ещё больше. Могла напугать… И лучше поддержать его предложение и вернуться. Вернуться к остальным, кого Сатила должна была знать и любить больше жизни… Только Сатилой – она не была, не находя в себе ту, кто, вроде бы, должен быть там, глубоко внутри.
- Извини. Я прошу... у тебя прощения.
Жрица чуть опустила голову, рассматривая деревянный настил мостков под ногами, и значительная часть их обратного пути прошла в молчании… Мучило. Очень мучило ощущение чего-то чужого и чужеродного рядом, какой обычно чувствовалась чужая магия… Если бы жрица помнила о том, кто она есть здесь, в её живом сне, если бы помнила о том, кем является, она распознала бы это. Распознала бы боль и тоску своего тайного имени, над изменением которого где-то далеко трудился неведомый маг… Но её собственная сущность как будто отдалялась от неё, с каждым шагом уходя ещё немного дальше, отступая туда, за границы маленького городка. Городка, в пределах которого заключена семья Сатилы вместе с мужем и маленькой дочкой… Сильнее, весомее, настойчивее появлялось, пропадало и опять появлялось смутное желание остаться тут же плечом к плечу с «как будто мужем и отцом»… 
Мирионима вовсе не заметила пройденного пути. Туда они шли целых пять минут, плавно растянувшихся до десяти… обратно – десять иллюзорных минут словно сжались в половинку одной, и вдруг и неожиданно в поле зрения оказался Анборн… И на его шее «их» маленькая дочь. Точь-в-точь как в тот момент, когда она покидала их, отправляясь за Балтусом следом. Рассеянная добрая улыбка предназначалась девочке. Мягкий рассеянный взгляд, похожий на тягучую медовую патоку, синеглазому мужчине, которого даже в мыслях жрица всё ещё не могла назвать своим мужем. 
- Извини, - словно эхом прошлых извинений донеслось до Анборна. Жрица смотрела в сторону толстяка, но говорила с ним, без сомнений. Потому что в его глазах прочитывалось подобие укора за отсутствие… и только Балтус мог тайну отсутствия прояснить… Потому что она – она забыла о девочке, когда уходила, и знать не знала, ведать не ведала, как долго осведомлена об отсутствии семья Сатилы. Семья, которая могла бы навсегда остаться с ней… если бы только Мирионима вспомнила сама себя. Нет такого груза, что гнетёт человека больше, чем непонимание, кто он и чем является. Нет другой такой острой иглы, как страх перед ней в глазах другого прежде, чем раствориться в толпе. – Я хочу только вспомнить… вспомнить себя или нас. И мой утренний путь до того, как мой след был утерян.
«Если есть это «мы». Если всё же оно существует». Ладонь мимолётно пригладила прядку волос, отчего-то прилипшую к щеке. «Если есть это «мы» - помоги мне».
- Помоги мне. Пожалуйста. Анборн… - улыбнулась она, глядя прямо. Прямо – правдиво – в глаза – и как будто насквозь, как если бы взгляд открывал тайну чьей-то другой – не Сатилы - души.

- Балтус только что всё рассказал тебе, - тихо и размеренно проговорила жрица, переводя взгляд на ребёнка. Атилия… Девочке, наверно, не место там. Там, где такой странный запах. Там, где сходства со смертью больше, чем с жизнью. Там, где заброшенный дом, как зловещий морок, сторожил границу иллюзии счастья… Возможной иллюзии. Которая или обрушится, или нет, но девочке совершенно не место под её руинами, если…
Начинала болеть голова. Начинала почему-то странно болеть голова. Волной накатывала на виски боль и сдавливала их, как берега скалистых гор сжимают реки. Когда вода кипит в узкой горловине соседних скал… Пройти, пройти это узкое место – и дальше будет легче… Жрица только представила скалы. Представила узкое место русла горной реки. Представила – и усилием воли повелела им разойтись… Чем шире проход – тем спокойней вода… Шире. Спокойней… Спокойнее, значит, меньше… Боль схлынула, отступая. Потому что боль – это вода. И стало действительно легче.
Странный отсутствующий взгляд Сатилы менял очертания, обретая осмысленность. Слова и гул праздничной площади перестали мохом набиваться в уши. Слова, сложившиеся в вопросы, обрели не только звучание, но и значение, там, в глубине… Она ничего не успела ему объяснить. «Всему своё время, Анборн, всему своё время». Лицо Мирионимы осветилось рассеянной улыбкой. Похожей на блуждающий огонёк, которому доверяются путники в болоте… и только острые листья травы-белоус могли вывести из трясины… попутно изрезав ладони и пальцы тонкими узкими листьями… Так ранит правдивый ответ. Только сердце.
- Мы идём в тот заброшенный дом, чтобы вспомнить прошедшее утро. Я забыла себя и хотела бы вновь отыскать. Посмотри на меня. – Легкий жест от лица вниз, к подолу. – Я пропала так странно и странно как будто нашлась. Нет корзинки. Нет обуви. Памяти. Имени даже. Я не помню тебя и семьи. Не скажу, где жила… Помоги мне. Единственный путь, где Сатила могла бы пройти – тот заброшенный дом.
«И, наверное, дом Балирода». Легкий шепот угас, как легчайший порыв ветерка… Ветер трудно сдержать… По примеру его, дожидаться чего-либо девушка тоже не стала.
- Мы идём, - чуть кивнула она, устремляясь за Балтусом. Вслед за ним сквозь толпу отмеряя босые шаги. «Ты идёшь?» - мысль подсказана Анборну то ли внутренним голосом, то ли её колдовством.
«Пусть Атилия смотрит его до конца». Жрица смотрела в другую сторону. Жрица шла за другим человеком. Но образ в её сознании был свеж и ярок… и последние несколько слов её крепкая воля толкнула к нему. Он… услышит? Поймёт? Испугается?... Всё здесь возможно. Ей – с пути не давала свернуть только цель.

Возвращение к дому не было возвращением в полной мере… Возвращение становилось точкой невозврата… До неё ещё можно остановиться. Можно сказать себе, что Анборн и Атилия семья… Её семья, а сама она не кто иная, как Сатила. Жена. Мать. Счастливица… Счастливица – потому что любимая. Это видно – видно каждому на площади – как Анборн провожает взглядом. Как идёт вослед. Как пытается обнять – будто нежно и немного с опаской… Обнять свою жену и мать своего ребенка, которая не была ни первой, ни второй…
Они вновь потревожили плавное человеческое море. Они вновь помешали смотреть представление, пробираясь обратно сквозь толпу, обходя её по внешнему краю. Краю памяти и беспамятства, как назвала бы его Мирионима, не знающая сама себя во сне… Сне более реальном, чем лихорадочная действительность, где Максимилиан крепко сжал её руку.
Ощущение совпало с моментом сна. Спокойное ровное тепло разлилось по телу, когда Анборн взял её за руку… Он всего лишь взял её за руку – и вновь всколыхнулись сомнения: не оставить ли всё, как есть? Атилия… замечательная. «И Анборн тоже». Его совершенная красота перестала пугать её, как в начале. Его оберегающая заботливость находила отклик в сердце, и чем ближе становился дом, тем меньше хотелось подходить к нему… тем меньше хотелось ворошить неизвестность… тем глубже приходило понимание того, что она, Мирионима, не желала обманывать… Не желала быть той, кем не является… Ладонь ускользнула из руки мужчины, словно послужила сигналом к действию, к тому, чтобы приоткрыть крышку дома-шкатулки. Шкатулки, где спрятали тайну.
Жрица осталась на улице перед домом, и осталась не зря… Её скромная роль ещё не закончилась в этой истории. Жрица всё ещё оставалась нужна в ней, нужна для того, чтобы принести Балтусу ковш холодной воды от колодца. Не много. Но Мирионима побыла рядом с ним, пока мужчины обыскивали дом. Меньшее, что она могла сделать, - облегчить его самочувствие, сходив до широкого уличного колодца в нескольких десятках метров от них. Помощь за помощь, доброта за доброту…
- Испей, станет легче, - улыбалась она, пребывая всё в той же задумчивости… Задумчивости над тем, что они там найдут? Что они могут найти… и как будут искать. Нет… ей тоже бы надо взглянуть на заброшенный дом изнутри. Только дом не пустил. Не пустил Анборн, возникший на пороге. «Корзинка», - увидела жрица в его руке, но не признала своей. – «Корзинка Сатилы… И обувь?» Обыкновенные вещи… обыкновенное мясо… обыкновенный дух смерти и разложения из окон и двери. «Сатила была здесь… вот только зачем заходила?»
- Если я не могу вспомнить, я буду думать, - негромко отозвалась жрица, отрывая взгляд от предметов и приподнимая глаза, – и спрашивать.
Женщина отвернулась, делая несколько неторопливых шагов прочь от двери, и остановилась.
- Где конкретно вы это нашли? В какой комнате дома? Как лежали они? В беспорядке? – Мирионима думала вслух, не скрывая течения мысли. – Может ли быть, что я в этом доме кормила собак? И не может ли быть, что бездомных собак отравили? – Это мог бы сказать только тот, кто знал толк в естественной или ускоренной смерти. – Ты видел тела эти, Анборн?
Стоя вполоборота, обратиться к нему, и почти сразу к Балтусу.
- Балтус, ты, верно, успел опросить почти весь городок, кто где видел меня и когда этим утром? – Если правильно понимает, то всех… кроме Герберта и Балирода. – Видно ли дом этот из окна дома пекаря с братом? Если Герберт вчера приболел, он мог здесь что-то видеть… И тогда я хотела б теперь же его навестить. Потому что не вижу причин заходить в этот дом… если мне дела нет до собак или если никто из знакомых людей не зазвал просто внутрь.
Жрица только прикрыла глаза, размышляя о доме-шкатулке… Очень много шкатулок имеет своё потаённое дно для хранения секретов… «Но откуда бы мне это знать?..» Если память ушла, можно верить лишь собственным чувствам…
- Есть ли в доме подвал? – вдруг спросила она, как итог размышлений. – Или подпол? И кто… кто хозяин его? Если это известно.

Жрица слушала, прикрыв глаза. Она почти всегда слушала именно так, чтобы окружающий мир не перебивал плавного течения размышлений. Не всегда радостных, как в этот раз. Не всегда грустных, как уже случалось в ее жизни… Должно было случаться, несмотря на то, что её собственная память пряталась всё глубже и глубже, уходя в землю, как родник. Запах практически не беспокоил её. Мирионима не думала о нём. Думать следовало над словами. Они – складывали общую картину перед её внутренним взором. Картину странную и завораживающую одновременно.
У этой шкатулки пустой тайник… какой бывает, когда тайну забирают с собой. Значит, её забрал тот, кто причастен. Тот, кто причастен, знал, что Сатила кормила животных… не всегда только костями, иногда бросала куски и получше. Тот, кто причастен, догадывался, что она навестит этот дом через несколько дней. Значит, ждал её?.. Иначе не нашли бы как будто случайно забытых вещей… в спешке? Из страха? Или сопротивления? Если с тем, кто причастен, завязалась борьба, метки еще не сошли с его тела… Не успели сойти.
Женщина стояла в стороне, пока говорили мужчины. Мужчины сходили в дом и вернулись. Всё это время жрица продолжала думать, в конце концов получая еще один ключик к разгадке.
- Значит, всё же отравлены? – Голос жрицы был тих, но слышал его каждый. Каждый, кто хотел услышать… но не ожидал продолжения – короткого, мягкого и властного одновременно, затягивающегося вокруг шеи, словно петля… - Подожди.
Мирионима остановила Балирода, не давая ему уйти. Вышла в круг, шагнула вперед, встала напротив него.
- Анборн правду сказал, что ты в травах дока? – время на ответ дало плавное движение, как если б она танцевала. Мирионима мягко переместилась за спину Балирода… и через два шага снова возникла перед его лицом. – Сила трав такова, что она есть и яд, и лекарство.
Девушка остановилась, замерла, глядя в лицо «медведю»-травнику. Не боялась его. Каждое слово взвешивала на весах Правды и Лжи.
- Тот причастен, для кого ты готовил их, Балирод. – «Если ты тот единственный травник во всём этом городе. Ты – единственный травник». Мирионима знала об этом из россказней Балтуса. Её скромная фигурка совсем не высокого роста, казалось, стояла сейчас надо всеми, владея вниманием. – Кто это, скажи нам, - как будто просила она, но воля собственных слов дышала и властью, и силой… - Тот, кому нужен был яд, а сегодня, быть может, лекарство.

«Права?» Тёплое ощущение правды затопило её. Словно тёплый дождь проник через почву к спящим корням, и они дали всходы. «Права». Глубокое чувство правды и ощущение собственной правоты отрадой легло на сердце, возвращаясь приливом сил. Жрица устала, очень устала, но правда, ради которой она взялась распутывать этот загадочный клубок совпадений и происшествий, тронула душу, открыла новый источник сил. «И я узнаю теперь, моё ли такое чужое и странное имя Сатила… Моя ли та крошка, что обняла перед всеми…»
Горькая радость… и горький выбор тем больше, чем дальше заходила Мирионима своей «тропинкой Правды». Она и не знала уже, хочет ли знать наверняка, желает ли… или лучше оставить всё, как есть, указав лишь на то, что это Герберт… Герберт похитил корзинку.
Густые тени, полумесяцем залегшие у нижних век, дрогнули – и бросились врассыпную. Жрица знала, что раз избрав дорогу, следовало идти по ней до конца… как бы ни было сложно удержаться на узкой тропе. Мирионима приоткрыла глаза. Слушать слова Балирода она могла и в темноте… Сейчас же – ей нужно было его видеть. Видеть его лицо после голоса, сорвавшегося на крик. Видеть его сожаление. Видеть его... испытание. Выбор между братом и правдой…
- Человек таков, каковы его поступки. Что бы ни говорил тот, другой. Ты ведь знаешь об этом, знахарь? Кому, как не тебе, знать об этом?
Небольшая, тёплая ладонь жрицы без колебаний накрыла пальцами его руку. Словно под покровительство взяла. Словно подарила надежду, что всё будет хорошо, и он сможет здесь остаться… Сатила бы побоялась. Мирионима не была Сатилой. И в этот момент разница между ними была заметна особенно сильно.
- Пойдём… Покажи, где живёт брат твой. – Улыбка – открытая и надёжная. И шёпот, только для его ушей. – Поможешь найти мне Сатилу…
"Поможешь... ведь так?"

Отредактировано Мирионима Великолепная (2012-04-18 14:27:47)

Жрица несла благодарность в сердце, и это ощущалось. Она была благодарна многим. Благодарна Балироду за то, что оказывает содействие… Сомневаться в его словах не приходилось, слишком тонко и отчетливо ощущалась Мирионимой граница правды и лжи. Быть более искренним, чем сейчас, для «медведя» уже невозможно. Благодарна Балтусу за то, что согласился пройти вместе с ней тропой памяти, и пусть он сейчас отступил в тень – его поддержка ощущалась отчетливо. Благодарна всем тем людям, кто молчаливо следовал за ними сейчас, отдав в распоряжение жрицы свои сердца и свою силу. Благодарна Анборну за то, что шел вслед за ней и вместе с ней, держась на шаг позади неё… Это сложно. Всегда было сложно – держаться на шаг позади.
Дом Герберта встретил молчанием и тишиной. Даже крики с той стороны, где шло представление на площади, казалось, обходили этот дом стороной. Дом, который ослеп, закрыв шторами окна. Дом, который оглох, потому что не отзывался на призыв. Мирионима волной ощущала подкатывающее напряжение. Слишком трудно становилось держать себя в руках. Слишком жарко. Слишком невыносимо слушать страдания… дома ли, у которого взламывают двери… крика ли, который издает падающий человек. Голову заполнял непонятный туман, пытался заполнить, спутывая эмоции, чувства, мысли, в один странный клубок, похожий на липкую паутину, где вязнешь тем больше – чем сильнее сопротивляешься.
Мирионима странно притихла, словно погружаясь в себя, глубоко-глубоко, на деле – прислушиваясь. К дому. К памяти места. К событиям. Звукам. Словам.
- Ты же... Ты же в подвале.
Выражение её тёплых, карих, выразительных глаз моментально обрело твёрдость тёмного янтаря и холодность камня. Правда, услышанная в этих словах, казалась слишком ужасной, чтобы поверить. Во что должна была поверить жрица, она не представляла и сама, но предчувствие беды уже полоснуло когтями по сердцу воспоминанием… Образом малышки-ребёнка, ловившим выражение её лица. Слишком ярким, чтобы отвернуться от него. Слишком важным, чтобы «не заметить».
- Я? В подвале? – лёгким эхом откликнулась девушка, не вполне понимая, о чем он говорит. И лишь искаженное яростью лицо Анборна помогло вернуть её к жизни.
- Нет. Не смей! – кажется, повелительный всплеск эмоций порядком подточил её силы… Но был услышан, и услышан Балиродом. Ярость человеческого горя оказалась сильнее благоразумия… и одной только её магии оказалось недостаточно, чтобы остановить мужчину. Что ж… Ему помогли. Помогли остудить голову и дать возможность говорить.
Ватность ног. Слабость. Жар. В глазах потемнело. Такого не может быть. Такого не должно быть… Даже во сне жрица физически ощутила свинцовую непонятную усталость. Женщина пошатнулась, опершись рукой о ближайшую стену. Память Сатилы… Она принадлежала им, а не ей. Они должны были знать.
- Что он делал? – Эхом повторила слова, улыбнувшись через силу. – Посмотри на свою жену, Анборн. – С трудом, с величайшим трудом, но она распрямилась. Красота женщины, даже подточенная усталостью, не подлежала сомнению. – Что мог мечтать сделать с ней мужчина?
Пытаться пользоваться магией сейчас – Мирионима не стала. Об этом не возникло ни мысли, ни тени сомнения. Она б не смогла. Она просто уже не могла, пока не отдохнёт. Жрица медленно опустилась на пол, продолжая держаться за стену. Усталость оказалась такой сильной, что стоять она уже не могла.
- Посмотрите на его руки, - негромко произнесла она. – Если грязь есть под ногтями – копал. Если есть царапины на кистях и лице – значит прятал…
Что прятал – она не стала договаривать. Голос медленно угасал, оставаясь звучным… Так нестерпимо захотелось спать. Несмотря на то, что нельзя засыпать… Понимание этого ровной жилкой билось где-то в глубине сознания, но бороться со сном?... Как можно бороться со сном?..
- Воды… - тихо попросила жрица в обоих своих мирах, и в сонном царстве, и в настоящем. – Пожалуйста, дайте воды…

Свинцовые отяжелевшие веки жрицы отказывались подниматься. Жар… Жар волной разливался под кожей, пытался сжечь, истребить, требовал воды – и силы. Силы воли… чтобы сделать два глотка, хотя бы два, выжженными лихорадкой губами. Сухими, что опавшая листва. Что пепел возле костра. Что осколки памяти, оставшиеся на пепелище…
Анборн не мог быть её мужем. Её муж не избивает ногами - трусливых и слабых. Трус должен найти в себе силу преодолеть страх… Слабый должен суметь признать свою ошибку. И в том, и в другом случае внутренний голос говорил жрице так: «Анборн не мой муж… Мой муж не избивает ногами трусливых и слабых». Максимилиан смочил влажной губкой пылающее лицо. Несколько капель воды осталось на сухих от жара губах, превращенных в пустыню… И они принесли облегчение.
Его было немного. Совсем. Его хватило только для того, чтобы открыть глаза – внутри сна – и обвести собравшихся мужчин чужим, незнакомым взглядом. Они не знали Сатилу такой… Они не видели женщины, подобной жрице. Анборн уже лежал на полу, момент его падения Мирионима пропустила. Балтус колдовал над телом Герберта… Балирод стоял и смотрел.
Смотрела и жрица – уставшими глазами. Глазами, которым должно было быть больше, чем два десятка человеческих лет. «Мазь или снадобье для заживления, или…?»
Или вспомнить, как она сюда попала. Как встретил маленький ребенок, прижавшись к юбке, уведя в толпу, смотреть представление. И понять, что где-то, как-то… вмешалось-вплелось колдовство. Чужое колдовство… тайное… источник которого жрица еще не нашла. Источник, погружающий в отражения и уводящий всё дальше от себя… Только пути к себе она не знала.
Жрица не знала, сколько времени просидела так: два мгновения или пару столетий. Не знала, сколько времени длились, тянулись дымом в небе противоречащие друг другу чувства, но решение выросло окончательное… «Моё место не здесь». Её интуицию невозможно было обмануть. Интуиции она доверяла, как себе… не узнавая себя и познавая заново. Под сердцем шевельнулось ощущение правды… Ощущение правильности решения. Ощущение дороги. Ощущение пути… где, может быть, возможно, снова нужен проводник.
Уши проводника давешнего, уши белого кролика показались из-за плеча Анборна. Видел ли кто-нибудь еще белого кролика? Видел ли? Достаточно того, что она его видела, и губы намёком тронула улыбка. Жрица нашла силы подняться и новыми глазами посмотреть на мужчин. Взглянуть на них так, как смотрела верховная на людей в дни великих праздников: тепло и снисходительно, с гордостью и затаённой силой, по-матерински и повелительно одновременно.
- Прости, Балтус. Извини, Балирод. Передайте Анборну мои глубочайшие извинения, - лёгкий плавный целеустремлённый шаг уже поднял жрицу к выходу на своих крыльях. – Я чужая здесь, - улыбнулась, обведя взглядом с искорками грусти окружающих мужчин. – Пришло время уйти.
Мирионима приоткрыла дверь рукой, единственный раз оглянувшись через плечо на своего проводника.
- Всё встанет на круги своя… Прощайте.
«И будьте счастливы», - добавилось мысленно, но после всего… могут ли они быть счастливы и жить так же, как раньше? После всего…

Отредактировано Мирионима Великолепная (2012-06-02 16:02:52)

Она почти привыкла к резкой смене событий… почти начала привыкать. Шевельнулась мысль, что снова не помнит свой путь сюда. Как если б кто-то вырезал целые куски памяти и ощущений, стараясь подменить своими. Более выгодными? Более понятными? Более простыми?... И всё равно «не её». Чужими, как налившиеся свинцом тучи в небесах. Мирионима не боялась грозы. Никогда не боялась. Прикрыла глаза ладонью от яркой молниеносной вспышки. Ветер хлестнул по запястью прядью темных волос… Кажется, что-то подобное уже было когда-то… Или только будет и намечается?
Намечалась гроза. Злобная, сильная, тёмная… Жрица опустила голову и прислушалась к ней. Вздрогнули плечи от раскатистых слов, словно охотничий рог, звучно разлившихся над землей. Ощущение чужого присутствия усилилось…
Она хотела, очень хотела жить жизнью обычной женщины… но не могла, потому что не была ею. Мирионима хотела родить ребенка. Мирионима хотела семью всем своим сердцем. Но только с тем, кого она бы выбрала сама. По собственной доброй воле. Собственным чутким сердцем. И диктовать, навязывать ничего и никогда ей не смел никто… Даже её тёмный учитель.
- Кто ты? Покажи своё лицо.
Жрица шагнула вперед. Прочь от стены. Жрица шагнула вперед. Прочь от сомнений. Жрица шагнула вперед… Как поступала всегда. Камень даже не покачнулся. Босые ступни сковала мертвенная прохлада. Медленно… Медленно поднималась она вверх, наподобие змеи, но жрица этого не замечала. Она искала взглядом того, кто обратился к ней с такими словами… Словами, как будто говорящими о том, что он знает её больше неё самой.
Взгляды встретились. Вот он, стоит напротив неё и смотрит в глаза. Всего лишь руку протянуть, чтобы коснуться. Но ни одного движения. Ничего… Совсем ничего в ответ. Мирионима недвижно стояла, как отражение. Словно ожившее самостоятельное отражение, стоящее напротив своего творца. Правда, творение, ослушавшееся воли… или не знавшее до сей поры, в чём эта воля состояла.
«Вернуться?» Вернуться туда, откуда она ушла? Вернуться к месту, где принимала решение? Вернуться… к маленькой девочке, которой будет плохо без матери?
- Вернуться? – тихо переспросила Мирионима и даже повернула голову в сторону «портала». Там, в раме этого волшебного зеркала была та самая улица городка, на настил которой женщина ступила какое-то время назад. Улица была почти совсем пуста. Только там, вдалеке, маленькая девочка искала мать, заглядывая во все щели, углы и открытые, не запертые двери. Она уже прошла через это. Уже приняла решение… И не будет мучиться выбором еще раз…
Не будет. Не хочет. Не должна… несмотря на то, что сердце защемило. Но сердце же лучше других знало, что решение жрицы было взвешенным и мудрым… Как не прислушиваться к его мудрости, если не даже не помнишь, кто ты такая?..
- Я, возможно, не помню себя, - тихо возразила жрица. Плавно повернулось лицо, мягко улыбнулась девушка, - но доверяю ему, - ладонь коснулась области собственного сердца. - И решение моё подобно ветру. Ветер не может вернуться в то место, где находился мгновение назад.
Снова холод… Почему-то именно сейчас вспыхнуло ощущение оледеневших ног. Мирионима кротко и твердо смотрела прямо перед собой, кажется, совсем не замечая того места, где находится. Её мысли разрывались, как и её сердце… Между сделанным выбором и тем самым шагом, что отделяет её от простого человеческого счастья – иллюзорного или настоящего. Но не давал покоя вопрос… не давал покоя один важный вопрос.
- Откуда ты знаешь меня?

"Гристол"... Мирионима не знала никого с таким именем. Его имя ничего не говорило ей. Он хотел устрашить её, но сердце жрицы не боялось его. Сердце подсказывало "верный путь", и Мирионима привычно следовала его указующей звезде...
Звезда развернулась фиолетовым свечением в руках колдуна... Его магия подернула дымкой дрожащее зеркало портала и показала череду картин. Картин, к которым нельзя было остаться равнодушной...
Жрица никогда не была равнодушной к страданиям других. Её отзывчивое сердце откликалось, даже здесь. Даже здесь, чувствуя, что она чужая им - Анборну, Балтусу, Балироду, маленькой Ифинии и Алексису... Мирионима кротко смотрела на то, что показывали ей, и сердце переполнялось состраданием, отрицанием и гневом. Множество противоречивых чувств закружило её. Великое множество. За чередой картин ясно угадывалось, что же произошло. И каждая картина отрицалась по-своему. "Нет... этого не может быть. Сердце Анборна зряче, как и сердца остальных. Нет... этого не может быть... Его не должны осудить, если он сошел с ума от горя. Нет... этого не может быть... Ифиния... маленькая Ифиния..."
Острые слова обвинения... Их не нужно было говорить. Слишком много, слишком сильно, слишком навязчиво... Душа и сердце воспротивились, поднимая память со дна души. Она вспоминала себя... Пусть не имя своё, но призвание и суть той, кем являлась. Она - жрица. Она - видящая. Она - из тех, кого невозможно обмануть. Он... показывал ей то, что хотел показать... Он... подталкивал к выбору, который нужен. Ему. Но не ей.
- Ты не можешь солгать мне, колдун. - Глаза жрицы потемнели и обратились к тому, с кем вела беседу во сне. - Ты не можешь солгать той, кто способен видеть Истину.
На кончиках собственных пальцев соткалось переливающееся радугой плетение. Заклятие "Истины" опутало фигуру жрицу целиком, и лучами - сиянием радуги - выплеснулось на всех и вся, преображая местность. Зеркало портала просветлело и показало суд селян над Гербертом... Это его шея оказалась в петле на эшафоте. Это его настигало наказание Справедливого Суда. Жрица засмотрелась в портал. Жрица улыбнулась ему. Жрица увидела скромную комнату гостиничного номера и знакомого мага рядом. Она знала его. Её сердце знало его и стремилось к нему...
Она пропустила тот момент, когда человеческий облик слез, будто грязь, обнажая истинную сущность того-кто-перед-ней.
***
Сердце гулко ударилось в грудную клетку. Жрица дернулась. Жадно вдохнула. Всколыхнулись ресницы. И почти приоткрылись глаза...
***
Острая боль резанула по смешанным чувствам. Острая боль её колкого яркого сна. Ловушка крепко держала... Ловушка захлопнулась. Ловушка когтями вонзилась в почти беззащитную странницу. Жрица упала на камень там, где стояла, щедро орошая кровью землю.
- Вот вся кровь... которую ты получишь.
Сон. Это сон. Её сон. Сон меняется волей и колдовством... Колдовство его... Воля её. "Алексис... Ифиния... Анборн..." - волей неволей звала мысленно тех, кто "на её" стороне. Не её колдовство создало их. Но её воля освободила из-под него. "Прошу... помогите... сейчас..."

Максимилиан, по ту сторону мира, со страхом и ужасом смотрел на то, как кровавый пот проступает на её руках. Узором полученных ран проступает на её руках, почти не отличаясь по виду от настоящих… Настоящей была кровь. Настоящей была боль. Настоящим был хрип, застывший в горле от нехватки воздуха.
***
Облегчение там, внутри сна-ловушки, было только одно. Облегчение видеть тех, кто пришел на ее зов согласно ее воле. Ладонь Алексиса, на которую можно опереться. Голос Ифинии, на который можно откликнуться. Фигура Анборна, щитом вставшая между Мирионимой и рукокрылой тварью. Жрица невольно улыбнулась.
«Не боюсь». Не было в ней страха. Была боль. Не было ненависти к своему противнику. Родилась уверенность в исходе… Она здесь. Она права. Права в том, чтобы противостоять невидимому врагу… не зная его настоящего имени… Настоящее имя здесь, в рамках сна, могло быть только тайным. И каждый берёг своё как зеницу ока, и имел тысячи имён и лиц, или обходился без имени вообще, как жрица во сне сейчас… с той самой первой минуты, как оказалась в нём. Её имя пытались изменить… вот, почему она его не помнила. Однако… верховная помнила самое важное: себя. Такой, какой должна быть, и не собиралась отступать. Недаром ведь жрица приподнялась… Приподнялась и распрямилась, стоя в окружении своих защитников… необыкновенных. По силе духа.
Кровь продолжала каплями виться по рукам и красить подол длинного платья и камень, связывая Мириониму с миром сна прочнее прежнего. Тем более, что колдун сам – САМ! – назвал её, сказал, кто она такая. Жрица. Да. Она жрица. Она справедливость и весы истины, и представительница правосудия, кто бы ни говорил обратного… И каждый её поступок, как оказалось теперь, был правильным… отвечая сути  стремлений и порывов души.
- Да. Я жрица, - негромко, с вызовом повторила она. – Спасибо, что напомнил об этом.
Подбородок чуть приподнялся вверх, и на шее, кажется, сверкнуло драгоценное ожерелье жреца из тех, что Мирионима носила ещё в юности. «Была ею. Остаюсь ею. Во веки веков», - сказал волевой взгляд, но Анборн…
Анборн засмотрелся на неё, и этого хватило, чтобы получить удар, не взирая на короткое:
- Берегись! – первым – самым первым – принял удар на себя, давая возможность Алексису колдовать. Живая иллюзия Анборна развеялась и распалась лёгким дымком, и в тот же миг Алексис использовал дымок, чтобы создать змея. Змеи… всегда охотятся на птиц. Именно на птицу – большую и уродливую – Гристол более всего походил сейчас. 
Следующая атака твари была не такой удачной, как первая…
Ифиния потянула жрицу за подол, вкладывая в руку Мирионимы тот самый нож, которым они так слаженно извлекли стрелу из плеча Алексиса в подвале. Оружие тени для тени… единственная вещь, которой можно развеять этот сон?
Ладони скользили от собственной крови. Её течение тяжело унять… Но змей – змей уже увернулся и резким броском заключил Гристола в крепкие змеиные объятия. Кольца его полупрозрачного тела переливались странным сиреневатым дымом, словно невидимые мышцы подрагивали от напряжения внутри. Руки, крылья, лапы – тварь не могла ими пошевелить, хоть и пыталась… И всё же Алексис не мог держать змея-Анборна долго… Как жрица не могла поручиться за долговременное присутствие его, и Ифинии, и Алексиса… Воля её была так же сильна, как и прежде – но силы… таяли. Покидали. Утекали сквозь пальцы с каждым мгновением промедления… Жрица знала это. Чувствовала это. Ощущала, что нельзя больше ждать. «Ты получаешь то, что сеешь».
Оружие метнулось в горло Гристолу, чтобы одним ударом покончить с этим существом. Мир внезапно померк, и его заволокло темнотой… И странно было улавливать в ней лишь громкий стук собственного сердца. «Попала?... Или нет?» Не успела… Не успела увидеть – чем всё закончилось. Попал ли в цель тот нож, который она метнула с привычным мастерством? И где? Где она находится? Сейчас…

Темнота вдруг наполнилась звуками и ощущениями. Еле слышным шорохом одежды. Всплеском воды, по-видимому, в глиняной миске рядом… Холодная влага на лбу и губах. Бережные прикосновения к рукам от кисти до локтя. Влажная, неимоверно влажная спина и неприятно прилипшая к телу одежда. Сколько времени она пролежала так? И где? И перед кем?
Мирионима приоткрыла глаза, только чтобы увидеть ухаживающего за ней. Рядом был близкий друг. И близкому другу Мирионима попыталась бледно улыбнуться. Такая слабая, такая тонкая, такая… почти прозрачная после перенесенных испытаний. Сон выпил много сил. Сон выпил очень много сил, и сколько еще потребуется, чтобы прийти в себя?
Перед глазами немного двоилось, словно какое-то время Мирионима еще находилась на грани яви и сна. Острая жажда полоснула по горлу. Напомнила о себе. Будто нож, вошедший в глотку… Значит, она всё-таки попала?
Мирионима чуть облизнула пересохшие губы мягким кончиком языка. Взгляд скользнул по помещению… которое совершенно точно не являлось её покоями. Слишком скромно – хотя и чисто, и опрятно. Приток свежего воздуха через распахнутое окно. Легкую занавеску всколыхнул ветер, словно из любопытства вдруг заглянув ненароком проведать, как она? Она лежала и пыталась осознать мир, перевернутый сном… Понять, откуда пришло ощущение болезненного покалывания. Сжать пальцы, нечаянно поймав его руку в свою.
- Ммм… - губы сложно разомкнуть. Судорогой слабости скрепило уста друг с другом. – Мммма… ксимильан…
Жрица выговорила его имя. Не совсем верно. Не до конца правильно… но целиком и полностью. Увидела – признала – заговорила… И просить хотела только об одном:
- Пить… - Голос, обычно такой звучный и полноводный, напоминал сейчас сухой шелест пожухлой осенней травы. Жажда, острая жажда жгла горло… Жажда, которую так хочется утолить.

Мирионима почти поперхнулась, жадно глотая воду, по капле впитывая в себя и чувствуя, как прохлада её тонкой нитью потянулась от уголка губ через шею к груди, оставляя влажную полосу на светлой ткани. «Ещё!» Ещё глоток, чтобы прийти в себя. «Ещё».
Взгляд просил. Взгляд благодарил. Взгляд обретал выражение спокойствия… или хотя бы успокоенности. Сердце переставало колотиться в груди как набатный колокол. «Ещё...» Всё кажется закончилось… на время… Мага необходимо найти, пока он не предпринял новую попытку изменения её имени. «Мистраль. Я всё ещё Мистраль», - несколько раз проговорила про себя жрица, ощущая, как заполняет её тепло каждый раз при произнесении его… даже в мыслях.
«Хватит». Слабая пока ещё рука едва ощутимо толкнула запястье. Хватит… «Хватит и благодарю» – означал жест.
- С… спа… спасибо, - с третьей попытки поблагодарила девушка, опускаясь на подушку. Выразительный взгляд Максимилиана был настолько красноречив… не время ли снять оковы, которые когда-то он сам на себя наложил в качестве искупления проступка?
- Можешь… говорить… - Тихо, слабо, но уже тверже и отчетливее произнесла жрица. Как бы она ни устала – нужно было понять… сколько дней провела в состоянии магического сна, что успело произойти за это время, что ей предстоит сделать теперь, когда пришла в себя.
- Сколько… дней? – прибавила один из своих вопросов. – И как… в городе… в мире...
И почему на её одежде следы крови там, где предплечья касались светлой ткани?
Чуть приподнятая на подушке, устроившись благодаря Максимилиану, жрица видела их теперь. Видела и вспоминала, что чудовище-Гристол исполосовало до неузнаваемости руки во сне. Руки, выставленные на защиту… И она не раз еще будет защищаться ими и защищать.
Верховная прикрыла глаза и приготовилась слушать… Уже не боясь, что немедленно снова провалится в сон. Магу после такого тоже требовалось восстановить силы. Поэтому сейчас… эта темнота будет не похожей на тот магический «мешок».

Отдохнуть… Она почти согласна отдохнуть, но перед этим решить бы все свои дела… или хотя бы часть их, светом ответов на заданные вопросы. «Отдохнуть…» Она не могла позволить себе такой малости… Однако это, кажется, уже решили за неё.
Полувзгляд из-под полуприкрытых век. Полуулыбка в спину Максимилиана. Мирионима «отдыхала» почти четверо суток… но чувствовала себя настолько уставшей, словно прошагала пешком весь путь от Зеленого леса до Города СиЛ без сна и отдыха, и права передышки…
Запах пищи из-за полуоткрытой двери защекотал ноздри, отчего желудок свело голодной судорог… Четверо суток не есть, только пить… И лучше не смотреться в зеркало сегодня. «Всё это время заботился обо мне? Всё это время был рядом?»
Такая забота и такая безумная преданность заслуживает… наверное, награды. Об этом жрица подумает потом, не сейчас. Сейчас лучше приподняться, ослабевшей рукой подправляя подушку под спину.
- Трисмегиста. Позови Трисмегиста. И Даниэля Раша.
«Если кто в курсе событий, то это они… Они – в первую очередь». Даже устав, даже смертельно устав, жрица думала о делах сначала… сознавая правоту Максимилиана и необходимость поесть, чтобы окрепнуть. «Действительно был рядом всё это время?..» Вопрос… или почти вопрос, потому что глядя на него, на его действия, ответа уже не требовалось. «Был». И есть, присев на край кровати и так… эффективно уговаривая на бульон. Долго «быть слабой» жрица не могла себе позволить… но сейчас действительно была. Хотя решительно и мягко этого не признавала… однако он видел. Он всегда видел то, чего не видели другие.
- Всё в порядке, Максимилиан. Всё в порядке… - наверное, не такого ответа он ожидал, но Мириониме требовалось время, чтобы подумать… Кто, что и почему, и как всё это получилось. Она послушно выпила первую ложку бульона за себя. – Я хотела бы видеть Трисмегиста и Даниэля, когда проснусь.
Мягкая форма фразы не должна была обмануть его… Её «хотела бы» на деле приравнивалось к «я хочу», и они оба это знали. Знали, что так было всегда, и что не могло быть иначе. Иначе… Всё могло повернуться иначе, если бы таинственному магу удалось запереть её в сне-ловушке.
- Это был сон, Максимилиан… Магический сон. – Жрица спокойно и бархатно посмотрела в его лицо, принимая еще один глоток бульона, и одаривая его благодарной улыбкой… Улыбка ему, пожалуй, оказалась единственным доступным вознаграждением в таком положении. – И благодарю. Всё могло бы закончиться хуже, не будь тебя рядом.
Сделан третий глоток… и, усталость накатила с новой силой. Тело было согласно с ним, согласно с Максимилианом, всем существом своим выражая желание поспать… Принять отдых, целительный на этот раз, стремясь погрузить в сон, растворить во сне – таком обычном и таком необходимом.
Короткий жест должен был означать «хватит» и «больше не надо», но… пальцы плохо слушались и выпрямлялись, словно продолжая спорить с остатками «чужой воли» внутри нее. Пришлось вспомнить о словах… Хотя именно слова всегда были главным оружием жрицы.
- Больше не буду. – «Убирай… Не хочу», - так сказала она, улыбнувшись и пряча свой взгляд под ресницами… Глаза закрывались. «Поспать»… - Не забудь, - несколько заключительных слов бежали шепотом с губ, когда жрица уже засыпала… - сам поешь и позвать…
Путано… Ломано… Вязко… Лениво… И сонно…
Сон окончательно спутал сознание, поломал-перемешал согласования слов, дымчатой пеленой завесил мысли, погладил пальцами по волосам и разлился приятным теплом… Сон восстановит силы…

Отредактировано Мирионима Великолепная (2012-08-30 10:14:32)

Два дня безмолвной войны… Два дня сражений без слов, на уровне жестов и взглядов, на уровне внутренней памяти и осознания того, что «так должно быть». Жрица не хотела и не могла появиться перед другими почти беспомощной и слабосильной. Жрица хотела прийти в себя, привести себя в порядок, прибавить немного сил перед важными делами… Главное – не пропустить момент, когда можно и нужно вмешаться…
Нужный момент подсказал сам этот город. Ведь долетали… Долетали же обрывки разговоров и слухов, клубилась в воздухе тревога, странный ночной шепот ветерком проносился над улицами, шепча её имя…
- Жрица умерла… Говорят, жрица умерла… Её убили, - шелестели догадками по углам, тревожились и жались тени в ожидании того «что теперь будет». Улицы полнились вестями о пойманной люциферке, о закрытых воротах, что плохо сказывается на торговле города, об обнаглевшем за стенами города ворье, нападающем на мирных жителей и устраивающем разбой на дорогах…
«Пора». Этим днем Мирионима сама подобрала гребнем тяжелые волосы, сама подпоясалась тонким шнуром золотого плетения и накинула тонкое ажурное золотистое платье-кружево поверх совершенно чистого и совершенно белого котто в пол. Время пришло. И она повелела Максимилиану призвать Трисмегиста и Даниэля Раша, в глубине души прося только об одном – чтобы не было поздно. Пусть она принимала их здесь, в скромном номере постоялого двора, но… жрица вернулась. Настоящая, верховная, властная и справедливая, какой всегда была для своего ближайшего окружения…
Жрица осталась лежать, но её поза напоминала позы римских патрициев… если бы были таковые в этом мире, или великих цариц древности, принимающих своих подданных как будто небрежно и отдыхая… Так, будто совсем ничего не стОит держать развернутыми плечи, выносить гордую посадку головы и следить за выражением собственных глаз, дабы не выдали какую-либо слабость.
- Впусти, - повелела верховная, поощряя Максимилиана улыбкой, и... не разрешила остаться. Слишком много ушей – всегда плохо для новостей. Сама ему скажет всё, что потребуется. После… - И подожди меня внизу. Я хочу прогуляться сегодня.
Распорядиться о доставке более теплой одежды и уличной обуви… Максимилиан сообразит сам, он порой лучше нее знает, что нужно. Чем не доказательства этому два прошедших дня, за которые успел сойти лихорадочный румянец со щек, усталость из глаз, и прибавилось жизненных сил для ведения дел?
- Даниэль… Трисмегист. – Каждого приветствовала удивительным величественно-плавным наклоном головы и улыбкой. Каждого помнит и каждого ценит, по-другому и быть не может, иначе не позвала бы их сюда… Своего посланника храма и свое доверенное лицо в окружении верховного командующего… Эти двое всегда знали всё и обо всём.
- Удивлены? – покровительственно-теплый взгляд карих глаз и снисходительно-загадочная улыбка. – Что ж, я вернулась, жду от вас доклада. Почему закрыты городские ворота? Что происходит в городе? Какие меры приняты? Как решали вопросы? Что волнует моих горожан? Какие события происходят за пределами городских стен? Рассказывайте. Я хочу знать всё.
И ослушаться этого мягкого приказа почти невозможно… Мирионима настроилась слушать, отделяя правду от лжи в их словах, если последняя даже намеком появится в речи легким и незначительным ощущением «утаивания» и «умалчивания» от неё.

«Подменили…» Любопытная мысль родилась в умах людей… Родилась… или ее подбросили? Слишком многим было бы выгодно так думать… Слишком хорошо для люциферов… Слишком здорово для жаждущих власти для себя и под себя… Люди несовершенны, и власть портит даже лучших из них. Еще один повод присмотреться к окружению получше… Слухи придется развеивать. Со слухами придется работать. Слухи придется искоренять и забивать их новыми… И да – просить знакомый менестрелей…
«Пой, менестрель, пой…» Мирионима улыбнулась, глядя на Даниэля Раша.
- Со мною всё в порядке. Сами видите… - Да, он видел… Руки исцелил Максимилиан. Болезненная бледность с лица уже сошла. Жрица снова расцветала… Медленно и неторопливо распускался бутон её сияющей красоты и почти вечной молодости… Ещё одна причина для подобных слухов. С достоинством и гордостью приподняла подбородок… Такой жест, такой поворот головы свойственен только ей… Или ее точной копии. И жрица улыбнулась, глядя ему в глаза. – Или то, что вы видите, заставляет вас думать иначе?
Легкий намек. Легкая шутка. Посмеяться – и словно забыть. Однако её слова вряд ли забудутся… И мягкое убеждение настойчиво постучалось в сознание Даниэля. Мягким убеждением и спокойствием были проникнуты все последующие слова.
- Мои поступки позволят судить обо мне более слов…
«Как всегда», - дополнила жрица взглядом и мыслью… для Трисмегиста. Она, связанная с каждым из жрецов, могла слышать каждого из них… Каждого – кто хотел донести до нее какую-либо мысль. И могла отвечать каждому, кому хотела бы, сама. 
Легкий наклон головы – как позволение продолжать. Даниэль краток… Как всегда краток и многословен одновременно.
«Воистину… Чтобы найти то, что нужно, следует знать, что искать». Согласиться с Трисмегистом и спрятать оставшиеся от посторонних… Даже от тех, кому доверяла. «Трисмегист…» Этого вестника Храма отличала безумная преданность и глубокий изворотливый ум, недаром он имел прозвище «Лис» за пределами Храма.
- Сколько дней? Сколько прошло дней, Даниэль? – уточнила она относительно сроков закрытых ворот и звенящей тишины-отсутствия новостей. Это помогло бы принять решение еще раньше того, чем взял слово жрец. Город нужно открывать… Закрытые ворота плохо сказываются торговле, на настроении и страхах горожан, способствуют увеличению сплетен, слухов и россказней, от самых невероятных до вполне обыденных… Но… мягкий взгляд карих глаз, обращенный к нему, стал серьезным и строгим.
- Это правда? - Не хватало только предательства городской стражи… Если оно всё же имеет место быть. – Кто самолично покинул ряды патрулей? Какие меры приняты, Раша? – звучно и повелительно спросила жрица, спрашивая… Спрашивая с каждого, кто отвечает перед ней… Потому что с неё спросят гораздо больше… Собственная совесть и душа. Жрица отвечала не только за себя. Жрица – несла на своих хрупких плечах ответственность за жизни тех, кто вверился её правлению… И принимала близко к сердцу каждое происшествие на своей земле. А её земля простиралась отсюда и до самых границ владений людей… - Что говорит Командующий по этому вопросу?
Военные, стража – всё это его прерогатива и его власть… Как, по-видимому, и его решение о казни люцифера. Жрица знала… знала или догадывалась о том, к чему это может привести. И всё же… всё же дала Даниэлю возможность передышки. Пусть… соберется с мыслями, пока она ответит Трисмегисту.
- Если ещё не нашли, то уже не найти… Враг хорошо либо хорошо спрятался, либо уже растворился за пределами городских стен… Поиски нужно продолжать, но тайно… А город… Город открыть, - повелела она, прямо взглянув глаза в глаза. – Людей успокоить. По трактирам и тавернам, по площадям пусть идут менестрели и вестники Храма. – Улыбка… где мудрость соседствует с гибким умом. «С теми вестями и тем настроением, которое нужно…» Управлять людьми непросто. Совсем не просто для той, кто не может использовать магию исключительно для своих личных целей и личной власти. – О моем выздоровлении объявить открыто… Поделиться радостью вместе со звоном монет. Я желаю, чтобы каждого, от воришки и нищего до торговца, одарили полусолнцами монет.
«Это может позволить себе казна Храма». В казну Храма – отправлялись налоги. Оттуда – черпали деньги на обучение и школы. Казна – давала лучшее оружие и лучшие доспехи тем воинам, что находились на воинской службе. Она же поддерживала вдов и сирот, оказывала поддержку городам и городкам… платила магам… позволяя им, как ученым, погружаться в магическое искусство, не волнуясь за пропитание и хлеб… Разумеется, тем из них, кто принимал Мириониму и политику Храма.
- И пусть заодно собирают известия, слухи и жалобы… Промедление каждого дня – иной раз подобно смерти… У нас не должно быть задержек в получении вестей.
«Не должно быть совсем… Иначе кто-то другой воспользуется этим». А в условиях войны… постоянно идущей войны с люциферами, кровопролитной, негласной и жестокой, такого нельзя допускать. Жрица лучше других понимала, на какие поступки способен подземный народ.
- Продолжайте, Раша. – Взгляд как будто вернулся к нему, хотя не упускал… не упускал ни на мгновение из виду. – И, надеюсь, Командующий сможет почтить меня… своим вниманием в ближайшее время?

Отредактировано Мирионима Великолепная (2012-09-06 12:36:51)